Игумен Ианнуарий (Недачин): «То, что христианство гонимо – это нормально»

Интервью с игуменом Ианнуарием (Недачиным), насельником Словецкого монастыря, о его кандидатской работе, посвященной подвигу священномучеников Смоленской епархии в 1918 году, которая была защищена 27 июня 2012 года в Московской духовной академии. 02 июля 2012 г.

- Отец Ианнуарий, почему Вы выбрали именно эту тему работы?

- Так получилось, что заниматься этими исследованиями я стал около 20 лет назад, когда был еще не крещеным человеком, потому что от бабушки узнал, что мой прадедушка-священник был расстрелян в 1918 году карательным отрядом, подавившем крестьянское восстание против большевиков в Смоленской губернии. Его расстреляли на глазах троих своих детей, и если бы не вступились жители, расстреляли бы и их самих. Меня это взволновало и заинтересовало, я поехал в Российскую Государственную Библиотеку искать хоть какие-то о нем материалы. Я старался все более и более находить информацию, может быть, благодаря этому я и к вере пришел. Прадедушку звали о. Николай Недачин. Учась в МДА, я составил его жизнеописание, которое было опубликовано в Журнале Московской Патриархии за 2003 год, потом уже по согласованию с наместником монастыря и научным руководителем А. К. Светозарским было решено начать заниматься всеми священниками Смоленской епархии, пострадавшими в то время. И где-то около 10 лет я целенаправленно занимался этим исследованием, ездил в архивы, отыскивал родственников, очевидцев тех событий, сейчас очевидцы уже все умерли, но я успел некоторых еще из них застать.

- Кто из них Вам запомнился больше всего?

- Пожалуй, это Мария Степановна Павлова, которая тоже уже умерла, она жила в той деревне, где был расстрелян отец Николай Недачин. Мария Степановна 1911 года рождения, была ребенком в те годы, но хорошо помнила события того времени – замечательный человек. Вообще, общение с людьми той эпохи, которые сформировались еще до революции – одно из лучших воспоминаний о работе над диссертацией. Это люди особого великодушия, особого уклада, и у них многому можно поучиться.

- В чем на ваш взгляд актуальность Вашей работы и вообще подобных исследований?

- Мне кажется, что проблемы, стоящие перед духовенством, в этот период – первый послереволюционный год - оказались настолько сконцентрированными, что внимательно этот период изучая, мы можем найти ответы на многие вопросы, которые стоят перед нами и теперь. Во-первых, можно наблюдать, что духовенство, действительно, просто не ожидало в то время такой резкой перемены, привыкнув, как и все мы, видеть себя в стабильном состоянии, и когда все внезапно изменилось, многие не могли внутренне с этим согласиться и требовали, чтобы Церковь приобрела то положение в государстве и обществе, которое было прежде, требовали, чтобы народ их защитил, а когда выяснилось, что народ в значительной своей массе Церковь не защищает и ее проблемами не интересуется, тогда произошло некое великое действо: священники, во внутреннюю веру и крепость которых почти никто из интеллигенции и представителей секулярного общества не верил, - они вдруг вернулись к тем истинным основам служения, которые возвестил Сам Спаситель: то, что христианство гонимо - это нормально; то, что приходиться совершать проповедь без поддержки государства - это нормально; то, что мало верующих, это тоже нормально, по словам Спасителя: «Мало, кто избирает узкий путь», «Не бойся, малое стадо», «Вы – соль мира» (а соль — это то, чего мало). Да и в целом, то, что произошло, – это, в общем-то, для христианства нормально. И большинство духовенства нашло в себе силы это быстро осознать, несмотря на общее расслабленное состояние тем образом жизни, который был до революции; они нашли в себе силы вернуться к истинному высокому служению в эпоху гонений. Все те проблемы, которые нужно было решать — в отношении народа, интеллигенции, государства, в тот период сильно обострились, они просто не были видны до революции, это по сути те же проблемы, которые нам надо решать и сейчас, пока они не оголились в очередной революции. Если мы научимся их решать заранее, то тогда нам честь и слава от Христа Спасителя.
Другое сильное впечатление, которое оставило в моем сознании это исследование, — в том, что подвиг обычных сельских батюшек, внешне выглядевший как-то невзрачно, не так, как мы представляем его из житий древних мучеников, был действительно настоящим христианским подвигом исповедания веры. О многих из них нет данных для составления какого-то яркого жизнеописания. Многие из них были слабыми проповедниками и не могли ни в храме, ни где-то перед чекистами выступить или сказать какие-то особые слова. На священника сделали донос, в безвестности продержали в тюрьме, толком не допрашивая, китайцы или другие представители так называемой интернациональной роты в Смоленске его расстреляли, священнический крест продали на рынке – так обычно в то время это происходило. Но тем фактом — мне это сейчас совершенно ясно, — что они не отреклись, они сознательно, без помпы, выбрали мученический венец, так как, несмотря на террор и Гражданскую войну, священник — это очень важно понимать! — мог избежать репрессий: надо было отречься от церковной службы, снять с себя сан и предоставить властям об этом соответствующую справку. Тогда не только прекращалось преследование священнослужителя государством, но и происходило восстановление его абсолютно во всех правах, которых лишались священнослужители первой советской Конституцией. Поэтому избежать гонений в большинстве случаев было можно, но почти все из батюшек остались верны Церкви. Тех же, кто снял сан, было не более 1-2% - они устраивались в органы советской власти, часть из них становились гонителями Церкви: участвовали в преследовании верующих, антирелигиозной пропаганде.
 
- Батюшка, спасибо Вам большое за интервью, поздравляем Вас с защитой работы и желаем Божией помощи в дальнейших трудах.